Рудбой написал, что сабдэя завтра не будет. У него ничего не случилось?

Анон тихонько надеется, что Рудбой поедет в дом к Шляпникам, которые где то там пишут альбом, и с ними там тусит Храмов.
И оптимистичный хэд, что Вант поругались аж до того, что пришлось Гришу возвращать, но потом помирились, и решили провести выходные врозь, чтобы окончательно остыть и соскучиться друг по другу)

что пришлось Гришу возвращать, но потом помирились
причем помирились, пока Гриша в поезде ехал

прямо в поезде и мирились)) на глазах у Гриши)

на глазах у Гриши)
И Охры Возможно, под чутким руководством))

на чуткое руководство охры я бы посмотрела
как на того, кто лучше чувствует чужие эмоции и понимает например, что Ванечке сейчас лучше зайдёт
но чтоб Ваню словами не отвлекать он не сообщает эту инфу а просто делает

А был фик, где Вани ехали в поезде и эээ активно взаимодействовали на верхней полке?)))

А был фик, где Вани ехали в поезде и эээ активно взаимодействовали на верхней полке?)))
ну честно говоря на верхней полке даже в одиночку было бы трудно взаимодействовать, но фик про поезд есть)))
вот тут бдсм история с зеркалом на двери купе - vanyacest.diary.ru/p215806614.htm

Ой, анон, спасибо за ссылку))

пересматривала сегодня Ябудупетьсвоюмузыку и залипала на Ванькины движения немного личных ассоциаций в годы моей юности был славный фестиваль ПустыеХолмы, я его любила в основном за контингент ( немного обдолбанные люди, движущиеся словно под водой, под музыку, которые только они слышат) ну так воооот. Ванины руки прям как оттуда)) Спасибо Дождю, что много Ваню снимали))
вопрос о фестивалях и ванях кстати, вы не знаете, Вани фесты музыкальные посещают? интересуюсь не с целью посталкерить если что, а с воспоминаниями о нашествии-аноне))))

ДаблВаня: барные истории 7.1

Ваня бросает взгляд на экран, отмечая, что пришел, естественно, рано, хотя и не собирался. И Рудбоя, конечно же, как назло нет, хотя обычно он тут или где-то совсем рядом и никуда не пропадает. А сегодня вот – нет. Вообще последнее время Рудбой странный. Он странно себя ведет, странно выглядит, странно смотрит и даже разговаривает. Не то чтобы Ваню это не устраивало, нет. Ему похуй так-то. Да и уж кого из них можно назвать чудиком, то явно не Рудбоя. И пусть лезть в чужую башку с попытками что-то там прознать, затея так себе, но Светло зачем-то жадно вглядывается во все эти изменения, вроде бы и незаметные, но такие очевидные, если знать, куда смотреть. А он знает. Почему-то.
А еще Рудбоя стало очень много, в его, Ванином, личном пространстве. Они как-то оба вдруг просто берут и выпадают из жизни, залипают друг на друге, полностью игнорируя окружающих. Иногда это шуточки, понятные только им двоим, иногда – яростные споры про музыку или фильмы. Может, это важная дискуссия, что круче - пюрешка или картошка ломтиками, - и как можно любить холодец, например. А бывают моменты, когда Рудбой просто заебывается и говорит тихим уставшим голосом “расскажи мне что-нибудь”. И Светло рассказывает. Несет бессмыслицу или критикует современных философов, потому что они полная хуйня по сравнению с отцами-основателями, травит истории, которые никогда не случались, про страшных хабаровских бандитов и работу вэбкам-моделью. В общем, Ваня просто пиздит часами, останавливаясь только для того, чтобы пивом горло смочить, а Рудбой занимается своей нудной работой, копается в бумагах и счетах, но слушает, кивает. Улыбается, смеется иногда и отпивает из Ваниного бокала, потому что кроме него, конечно же, в баре посуды нет, ага.
В те короткие минуты, когда Светло разрешает задуматься, он говорит себе: наверное, все дело в проблемах с баром. Рудбой от нервов двинулся кукухой или просто пытается отвлечься, - но версия слабенькая. Потому что Ваня где-то в глубине души или не души, а чего-то другого, знает, что дело совсем не в баре. Как будто знает правильный ответ, потому что он плавает на поверхности, только, сука, глаза открой и посмотри, но упрямо пялится в противоположную сторону. Вместо этого – треп часами, общее личное пространство и рудбойрудбойрудбой.

Ваня раздраженно смотрит на пустой вордовский лист, но от его взгляда статья, которую нужно сдать через два дня, не появляется. Как и мыслей, правильных и подходящих для публикации, тоже. Если бы Светло дали карт-бланш, он бы уже накатал трактат о тяготах малого бизнеса в России-матушке и зажравшихся бизнесменах, отжирающих помещения у хороших парней. Хотя и статейка про то, какие в тихом центре Питера встречаются уютные пиздатые заведения с классными и нестандартными владельцами, вышла бы тоже неплохой. Или просто – интервью с молодым предпринимателем Иваном Игоревичем Евстигнеевым (Рудбой не говорил, Ваня сам в документах подглядел), длинное, с фотками обязательно, с музыкальными рекомендациями и вечным ворчанием про хуевый вкус. Ваня безнадежно выдыхает, ставит цифру “1” с точкой, хотя есть такая волшебная штука, как маркированный список, и произвольно тычет пальцем в клавиатуру.
Протолкнуть статью про Рудбоя в журнал “Современная философия” вряд ли получится, а кроме него в мыслях у Светло ничегошеньки нет, разве что колючие и одинокие кусты перекати-поле. Созерцание стен тоже не очень-то помогает, но вот на глаза попадается афиша какого-то мудреного кинофестиваля, прошедшего в ебенях в позапрошлом тысячелетии, и Ваню осеняет. Он представляет, что пишет не статью, а заполняет эфир Рудбоя своей любимой философской болтовней, но так, чтобы тому было интересно и понятно. Пальцы порхают по клавиатуре сами по себе, слова складываются в ехидные фразы и предложения, пока только в набросок, не больше, но Светло ловит привычный азарт. Когда знаешь, что хочешь написать и сказать, еще до того, как первую букву предложения ставишь. Да, мат придется убрать и жаргонизмы всякие, причесать и привести к более строгому языку, но это ничего, все равно вкусно выйдет. Надо будет еще полазить по поисковикам, порыться, да Рудбоя потрясти, может, посоветует что-то дельное. Стоп. Хватит. Никаких Рудбоев!

Ваня ведет затекшими плечами, ерзает на уставшей заднице, а потом резко вздрагивает и больно бьется локтем о стол. Кто-то щекотно дует ему прямо на голую шею, туда, где воротник толстовки уже заканчивается, а волос еще нет. Он резко оглядывается и тут же, не успевая прийти в себя, тонет в Рудбое. Можно было догадаться, блядь. В этом баре некому больше вот так к Ване подкрадываться и пускать толпы мурашек по позвоночнику глупыми поступками и теплыми взглядами. В животе уже привычно теплеет, и Светло улыбается в ответ, захлопывает бук, не глядя, и разворачивается к Рудбою всем корпусом.
- Из-за тебя я сломал локоть.
- Не очень-то похоже.
- Ты врач?
- А вдруг? – Рудбой смеется, улыбается как-то особенно тепло, так, что вокруг глаз у него расползается сеть тонких морщинок, а на лбу, над бровями, появляются глубокие складки. – Отвлек тебя? Извини. Ты так увлеченно что-то строчил, что я не удержался.
- А, пустяки. Статью сдавать скоро.
- Действительно - пустяки.
- Ты же меня сам позвал. Так что давай, отвлекай.
Про “сам позвал”, кстати, истинная правда. Ваня и так бы пришел, как приходит каждый день уже… сколько? Полгода почти? Но Рудбой вдруг написал с утра “когда придешь сегодня? у меня на тебя планы”, а Светло чуть не пошутил в ответ про еще слишком ранее время для гомосятских вопросов, но струсил в последний момент, застеснялся как-то. Напечатал нейтральное “ок, после обеда”. И приперся, конечно же, раньше, когда Рудбоя не было. Хорошо хоть ноут взял с собой и даже что-то родить умудрился.
- А про что статья? – Вопрос не звучит, как проявление вежливости или попытка поддержать разговор. Рудбою интересно. Он заглядывает через Ванино плечо, хотя бук уже стоит закрытый и увидеть там точно ничего нельзя, потом опять улыбается и делает какое-то такое лицо, глупое и чуть-чуть милое, что Светло вдруг окончательно теряет волю.
Ваня точно знает это чувство, но не может его ухватить и опознать. Когда ты пытаешься понравиться, завоевать человека не для каких-то своих целей, а просто… чтобы понравиться. Не разочаровать слишком простой, не ультрамодной одеждой, не нагнать скуки занудной историей, не потерять внимание из-за желания поделиться задумкой статьи. Блядь. Светло плевать сейчас, сколько у него будет халявного пива и хорошего вайфая, он, впервые за долгое, долгое время, боится облажаться. Ведь Рудбой смотрит так заинтересованно, как будто ему правда не похуй, что там Ваня опять сочиняет по теме, которая уже тысячу раз уже кем-то пересказана.
- Это будет… - Он теряется, он уже лажает. А Рудбой, сволочь, не помогает, зачем-то кладет свою тяжеленную ладонь на Ванино плечо и слегка сжимает.
- Мне правда интересно.
- Ладно. Пока это задумка. “Какие современные фильмы могли снять классические немецкие философы”.
- Оооо. – Рудбой удивлен, но не разочарован, нет. Он легонько прикусывает правый уголок губ, похоже, что-то прокручивает у себя в голове, а потом кивает, состроив серьезную гримасу. – Звучит…
- Я знаю. Это набросок. Пока только Кант хорошо идет. Знаешь, весь этот дуализм и борьба с самим собой – очень благодатная тема. Хотя, нет! Погоди-ка... знаю. – Ваня наконец-то находит силы отвлечься от Рудбоя, потому что мысль надо срочно записать. Он бормочет себе под нос, но знает, что его слышат. – Дай мне три минуты. Я запишу, пока не забыл.
- Сколько угодно. Я подожду.

ДаблВаня: барные истории 7.2

Рудбой действительно ждет. Садится напротив, подставляет руку под щеку, смотрит внимательно-внимательно. Ваня пишет не предложениями, а короткими тезисами, потом оформит нормально, пока – только, чтобы не упустить ебанутую параллель между Фейербахом, “Аватаром” и современными диснеевскими фильмами. Посомневавшись, все же добавляет тыкверовскую Лолу по соседству с Фихте, но связка бег-действие, пожалуй, слишком буквальная и неизящная. За основу линии Шеллинга проще всего взять единство и борьбу противоположностей: там есть, где разгуляться. Если ввернуть туда страдалицу Мелифисенту, то получится красивое возвращение к Диснею с Фейербахом, а там – вуаля, общность немцев в действии. Наконец, Светло выделяет жирным шрифтом “Гарри Поттера” и “Властелина колец” – просто, чтоб не потерять идею на будущее, не к этой теме, а, возможно, к следующей, что-то про сверхчеловека в культовых произведениях, которые стали культовыми фильмами, и сохраняет документ. А потом поднимает глаза.
Под взглядом Рудбой становится жарко, сложно, неловко… Как-то. Тесно в собственной коже и в собственных мыслях. Ваня поправляет волосы, чтобы перевести дух и на пару секунд спрятаться от какого-то тяжелого внимания. Рудбой тоже пользуется передышкой – моргает часто-часто, легонько ведет носом, словно принюхивается. Хотя Светло знает наверняка, что этим жестом он прячет смущение. Откуда знает? Да хуй его разберет. Оттуда же, откуда знает и остальной миллиард мелочей, делающих Рудбоя Рудбоем.
- Мне потом нужна будет твоя профессиональная консультация. – Ванин голос звучит слишком сухо и официально, особенно, учитывая то, сколько внутри сейчас бурлит какой-то странной херни. Он улыбается, чтобы смягчить слова. – Упомяну тебя в статье как приглашенного кино-консультанта.
- Без проблем. Стану знаменитостью и крутым парнем. Заведу себе умных начитанных поклонников в среде философов.
- Эй, нельзя быть таким тщеславным! У тебя уже есть умный и начитанный поклонник в среде философов! С тебя достаточно.
Рудбой почему-то коротко стонет, утыкается лицом в ладони, ворчит там что-то себе под нос. А Ваня ругает себя за любовь к двусмысленным шуточкам, но так, не очень. Все-таки нет ничего круче, чем смущать людей и ставить их в неудобные положения. Рудбою хватает нескольких секунд, чтобы придти в себя. Он садится нормально, откидывается на спинку диванчика и коротко облизывает губы. А потом окидывает таким взглядом, долгим и провокационным, что у Светло, кажется, температура на пару градусов подскакивает. Ваня давится воздухом и чувствует себя жалким бестолковым кроликом, которого сейчас сожрут, а он за это еще и спасибо скажет.
- Поклонник-философ – это отлично.
Вот это Светло и имеет в виду, думая о странном Рудбое! Это не он должен людей с толку сбивать и смущать, шутить на грани фола и делать вот это все! Это его, Ванина, работа. А работа Рудбоя – теряться, тупить и вестись даже на самые прозрачные подначки. Что-то явно идет не так. Явно!
- Кажется, я тебя разбаловал. – Даже для самого Светло фраза не звучит едко или саркастично. Она звучит… кокетливо, блядь. Ване хочется себя ударить по лицу.
- Мне тоже так кажется. – Рудбой наконец-то отводит свой невыносимый взгляд, недолго разглядывает зал, а потом он снова смотрит на Светло, но уже нормально, с привычной мягкой улыбкой. – Закончил? Хочу тебе кое-что показать.
Ваня рассеянно кивает, а потом терпеливо ждет, пока Рудбой сходит на кухню, закинет в рюкзак несколько бутылок пива из большого холодильника за стойкой и набросит куртку.


Сначала Светло думает, что они куда-то поедут или хотя бы пойдут прогуляются, но Рудбой удивляет: выходит и идет вдоль окон бара к противоположной стороне здания. Вход в подъезды со двора, Ваня это знает уже, а вот куда ведет неприметная тяжелая дверь, не очень понимает. Но потом, когда Рудбой достает из кармана связку ключей, картинка складывается.
В помещении сыро и темно, и оно не выглядит хоть капельку обжитым. После короткого щелчка выключателя под потолком вспыхивает тусклая лампа, озаряя голые стены с остатками какой-то отделки и дощатый пол. Рудбой отдает Ване звякнувший бутылками рюкзак и на пару секунд скрывается в соседней комнате. Когда возвращается, у него в руках обшарпанный стул и кресло-мешок темно-серого цвета.
- Откуда у тебя ключи? Вы разобрались? – Еще не задав вопрос, Светло вопрос знает: Рудбой не выглядит хоть сколько-то довольным, скорей слишком спокойным и решительным.
Они оттаскивают какой-то ящик от окна и расставляют на нем пиво и нехитрую закуску из бара, и устраиваются. Ваня отвоевывает себе мешок, конечно же.
- Они давно у меня. Леха отдал, чтоб я мог присмотреть, если что. Ему-то мотаться далеко, а я здесь за стенкой.
Рудбой рассказывает, что тут была и какая-то сувенирная лавка, и чайный магазинчик, еще какая-то лабуда, типа экспресс-кредитов, но никто не прижился. Светло видит, как сложно ему даются слова, как он сначала думает, что именно сказать и не ляпнуть лишнего. Но потом расслабляется, начинает рассказывать всякие истории, как под видом чая продавали что-то запрещенное, а к кредитную хрень вообще однажды подожгли. Ваня не перебивает, послушно смеется, даже если Рудбой шутит не всегда смешно, задает вопросы, ответы на которые не очень-то его интересуют, и вдруг понимает.
Он вспоминает это чувство, которое не мог узнать чуть раньше: желание нравится. Он учился тогда в девятом классе, и многие пацаны уже успели помутить с девчонками, а Светло только отфыркивался и ржал со своих враз тупевших друзей. Но потом, осенью это было, в самом начале первой четверти, Ваня вдруг заметил, какая красивая, оказывается, Танюха – девчонка из десятого, или “А”, или “В”, он не помнит уже. У нее было был серьезный взгляд и ладная аккуратная фигурка, отличное чувство юмора и диктаторские замашки. Блин, Ваня тогда ломанулся записываться в команду КВН, которой Танюха руководила своей жесткой рукой, из штанов выпрыгивал, чтобы понравиться ей, чтобы получить сдержанное скупое одобрение. Светло тоже тогда долго не понимал, зачем все это делает, зачем таскается на репетиции вместо тусовок за гаражами, зачем ночами выдумывает смешные шутки, сценарии и новое название команде, с которым – непременно – они всех нагнут. У них ничего не вышло, конечно же, но сох по ней Ваня долго, год почти. Сорвал даже одну игру, хорошо, что школьную, а не городскую, потому что увидел, как Таню домой провожает какой-то взрослый уверенный чувак, которому Светло со своей щенячьей влюбленностью в подметки не годился.

Времени прошло дохрена. Были с того времени, естественно, романы и отношения, были даже чувства вроде серьезные и попытки в семью с общими кастрюлями и комнатой. Но вот это поглощающее и жутковатое чувство – когда все, что угодно сделать готов, чтобы тебя выделили их многих, одобрили и заметили, – оно навсегда осталось с той, первой, любовью. Все, что было после, начиналось иначе: Ваня вырос и набрался наглости и самоуверенности, смело подкатывал к понравившимся девочкам и почти никогда не получал отказа. А сейчас, глядя на то, как Рудбой разглядывает стены и ревниво жалуется, как всякие придурки такое отличное помещения гадили, Светло вспоминает, как это, когда весь мир стягивается до одного единственного человека и его мнения. До желания в лепешку расшибиться, лишь бы сделать его счастливым.
Так просто? Никаких ебаных дуалистических проблем и метаний? Никаких миссий по нахождению своего “Я” через помощь другим? Никакого нового этапа познания мира через призму волнений за близких? Просто… влюбленность? Серьезно, блядь? Вот это вот – давай подержимся за ручки, потому что ты красивый и хорошо пахнешь? Молодец, Ванечка. Просто молодец. Отлично разбираешься в себе и своих мотивациях.

Светло в таком ахуе от своей тупости, что совершенно забывает, что находится не один. Рудбой вроде повторяет какой-то вопрос, а потом хмурится и машет у Вани ладонью перед лицом.
- Я что-то не то сказал? Ты где завис?
А Ваня не завис. Ваня – наоборот. Он смотрит на Рудбоя, знакомого уже до каких-то самых-самых незначительных мелочей, и видит его совсем другими глазами. Как будто купил новый дорогущий телефон, прогонял с ним полтора месяца и только потом догадался снять заводскую защитную пленку с экрана. И прозрел. Увидел яркие цвета и краски, перестал цепляться пальцами за неровный краешек плотного пластика. Маааамочки.
Оказывается, Рудбой красивый и горячий, охуенный и темпераментный, пусть и держит все свои эмоции в кулаке. А еще он впечатлительный и чуточку сентиментальный, но скорей шею кому-то свернет, чем признает в этом. Он прячется в своей продуманной размеренной жизни, но сам пустил по всем барьерам трещины, как только подпустил к себе Ваню Светло, безалаберного и необязательного. Все это накатывает безжалостным цунами, захлестывает Ваню, крутит и швыряет в разные стороны, а потом равнодушно вышвыривает на берег. Прямо к Рудбою под встревоженный взгляд.

ДаблВаня: барные истории 7.3

- Ты что-то спросил? Извини. Я…
- Все нормально? Ты странно выглядишь. – Рудбой протягивает ладонь и зачем-то щупает Ване лоб. А у Светло срабатывают какие-то ебучие инстинкты: он хочет запрокинуть голову чуть-чуть, чтобы чужие пальцы скользнули в другую сторону, может, в волосы, может, наоборот, ниже, к шее. Вот бы Рудбой охуел.
- Ничего. Все отлично, правда.
Они оба застывают на какое-то время, молча пялятся друг на друга. И Рудбой вроде уже собирается что-то сказать, даже рот открывает, но передумывает. А Ваню кидает в жар, от затылка до самых пяток. Он пугается, что вот это все наговорил вслух: про свои эмоции и желания, про пленку на телефоне и нихрена не философские метания. Но Рудбой-то все еще здесь, сидит, а не убегает с криками к своим работничкам, которые каким-то хуем все прознали до того, как сам Светло. Только взгляд первым отводит, закидывает горсть орешков, громко их пережевывает, затем запивает приличным глотком пива. Горлышко бьется о его зубы с неприятным звук, а Рудбой морщится и выдыхает тихое раздраженное “да блядь”.
Ваня с ним совершенно согласен: да блядь. Потому что, оказывается, у Рудбоя красивые зубы – ровные и крепкие. Сейчас-то не очень видно, освещение хуевое. Но Светло вспоминает все разы, когда ему удавалось рассмешить Рудбоя до громкого хохота. Или выбесить его чуть ли не до рычания, когда он скалился, словно горло хотел перегрызть. Наверное, и в постели он не прочь покусаться, да? Об этом думать совсем не стоит, но Ваня не может себя остановить. Местечко, куда Рудбой сегодня подул, вспыхивает фантомным сладким ощущением, острым, на грани боли, как от укуса. Словно туда не легкое движение воздуха пришлось, а прикосновение крепких зубов. А еще приятная тяжесть от чужой ладони на плече вспоминается очень явно и почти ощутимо, приятно так. И у Светло от собственной неуместной глупой фантазии просто голова идет кругом.
Он заливает в себя полбутылки пива, даже не заботясь, что оно льется мимо и затекает под ворот толстовки. Лишь бы хоть чуть-чуть мысли в порядок привести, не дать себе скатиться в идиотское, совсем-совсем несвоевременное возбуждение.
Ваня заставляет себя подумать о Рудбое… не как о Рудбое, в которого он, оказывается, втрескался, а как о друге с хуйней в жизни, с проблемами с любимым детищем, с возможностью остаться без бара, без студии и без мечты, которая держит на плаву. Все остальное – потом. Успеется. И пофантазировать, и отпустить мысли, и эмоциям волю дать. Не сейчас.
- Прости, пожалуйста. Немного увлекся статьей своей. Но сейчас я слушаю. – Ване важно, чтобы Рудбой поверил. Чтобы рассказал и поделился тем, чем собирался. Чтобы не натянул свою дурацкую броню человека, у которого все путем.
- Да ладно. Это не горит, можем потом. Если прет – надо писать.
- Вань. – Имя, одно на двоих, произнесенное вслух - такое привычное для себя самого и жутко непривычное по отношению к Рудбою, - вязнет на губах. – Вань, завязывай хуйню пороть. Если бы мне надо было сейчас писать статью, я бы ее писал.
- Или пиздел редактору, что тебя похитила банда мармазеток и поэтому тебе надо сдвинуть дедлайн.
- Или пиздел, да. Рассказывай дальше.
Рудбой не только рассказывает. Он водит Ваню по всему помещению, показывает, как все должно быть в его студии. Что здесь будет оборудование, а вот тут, может, придется, у бара небольшой кусок площади отжать, чтобы сделать не совсем клетушку, а нормальную комнату. Жалуется, что хорошая звукоизоляция стоит чуть ли дороже всего остального, но без нее никак – жилой дом, заебут же. Ворчит из-за интернета, за который придется отвалить раза в четыре дороже, чем за интернет в баре, а подключаться к нему же не выйдет все из-за той же изоляции: вай-фай глушиться будет. У Рудбоя с собой даже есть настоящий проект в планшете, с трехмерными изображениями, с цветами и оформлением каждого помещения. Стиль почти такой же как в баре, но только там намешано всего по чуть-чуть, а для студии все же упор на музыку.
Светло влюбляется в это все так же быстро, как принимает свои чувства к Рудбою, - безоговорочно и безапелляционно. Студия идеальна. Только тревожное ощущение, что этот разговор не просто так, что есть какое-то второе дно, кроме желание поделиться долгожданным проектом.
- Ты же не за этим меня привел. – Ваня обрывает Рудбоя на полуслове. Тянет руку к планшету и гасит экран со страницей винтажного музыкального магазина, где они разглядывали винил для декора стен.
Рудбой каменеет, обводит помещение взглядом, полным тоски, и решается. Достает зажигалку из кармана и начинает ее крутить в пальцах. Светло хочется ее отобрать и расхуячить об пол.
- Я пытался пообщаться с мужиком, который хочет тут все скупить. Слушать меня толком не стал. Сказал, что не его проблемы.
- Вот же мудак.
- У Лехи есть недели три, чтобы решить вопрос. Да и мне надо определяться. – Рудбой, наконец-то, поднимает на Ваню глаза. И в них там много всего, что у Светло сердце заходится лихорадочным стуком.
- Блядь.
От бессилия хочется орать. И Рудбоя пнуть, чтобы не выглядел таким грустным и сдавшимся. И найти урода, которому приспичило открывать прямо тут какую-нибудь безвкусную жральню или очередной салончик красоты для очередной любовницы.
- У меня есть несколько мест, которые надо посмотреть. Вместо этого.
- Давай ты подождешь? Может, ему тут не понравится. Твой бар у тебя он не отберет, правда ведь? Документы в порядке! И все остальное. Если ему нужно большое помещение, он отсюда съедет рано или поздно.
- Я не хочу смотреть один. – Рудбой не слышит. Он наверняка все уже продумал и просчитал, он же не долбаеб, как Ваня, который живет сегодняшним днем и ни с чего влюбляется в мужиков, прожив всю жизнь натуралом. - Составишь компанию? Мне точно будет все не нравиться, поэтому нужен объективный взгляд.
Светло в трех секундах от того, чтобы начать орать о том, насколько он необъективен. И что в студию Рудбоевскую он уже влюблен. И что не только в студию. И что этому мудаку, пусть только попробует въехать в это помещение, Ваня готов устроить веселую жизнь в духе “Одного дома”, а лучше - старого-доброго Хичкока. Только вот то большое и теплое в груди, которое Светло сегодня, наконец-то, опознал, настойчиво твердит: “Захлопни рот, нацепи улыбку и просто будь рядом.” И Ваня слушается.
- Конечно, составлю. Найдем что-то такое же мрачное и крохотное, как эта халупа. Не думаю, что в Питере с этим проблема.
Рудбой вымученно смеется и сгребает пустые контейнеры из-под орешков и снеков, допивает одним глотком свое пиво и забирает пустую бутылку у Вани, пакует все в пустой пакет.
- Отлично. Тут недалеко парочка мест, пешком можно. А завтра съездим. Или лучше не завтра, а после того, как ты свою статью сдашь.

На улице сразу же становится зябко и неуютно, и только там Ваня понимает, как мало в не слишком просторном помещении было воздуха, и как много там было Рудбоя. На свежем воздухе держать себя в руках получается лучше, а горящие щеки приятно охлаждает осенний стылый ветерок. Хотя от более теплой куртки Светло не отказался бы. Рудбой тут же закуривает, предлагает и Ване, но он отрицательно мотает головой. Не хочется. Хочется меньше проблем и сложностей, но это, наверное, когда-нибудь в другой раз. Или в другой жизни.
Он заводит разговор о фильмах, которые ему нужно подтянуть к статье, и Рудбой азартно сыпет вариантами. Через семь минут, когда они останавливаются у несимпатичного двухэтажного здания, у Светло уже набирается штук пятнадцать вариантов, подходящих для Канта, и это, пожалуй, тянет на отдельную статью. Может, есть смысл посоветоваться с главредом? Вдруг выделит отдельные дни, услышав задумку. Он мужик хоть и с придурью, но вполне продвинутый, может оценить. И Ваней очарован чуток, что ж тут скрывать. Ну а кто нет, в принципе?
Рудбой, который не выглядит сейчас очарованным хоть кем-то и хоть чуть-чуть, мрачно осматривает окрестности. Двор-колодец, не слишком-то стандартный, с впихнутым посредине двухэтажным зданием, никаких симпатий и у Светло не вызывает. Парковаться негде, а жители домов наверняка убивать готовы, если кто-то их родненькое место под тачку займет.
Помещение все равно смотрят. Ваня сначала искренне пытается найти хоть какие-то плюсы, но Рудбой темнеет лицом с каждым словом, и в какой-то момент Светло не выдерживает. Он со вкусом проезжается по придурошной планировке и вытянутым узким комнатам, в которых разве что гробы расставлять удобно, по убогой акустике и отсутствию хоть каких-то окон, по вздувшимся полам и чему-то, подозрительно напоминающему писк мышей. Хозяин пытается возмущаться и втягивать в разговор Рудбоя, но Ваня его перебивает вопросом о цене вопроса. “Да ты ебанулся, мужик” – самое мягкое, что удается придумать, а у Светло вообще-то очень приличный словарный запас.
В этот раз от сигареты он не отказывается. Рудбой прикуривает сначала ему, а потом уже себе, рассматривает темное небо, сильно запрокинув голову. Ване после неудачного просмотра на удивление полегчало, хоть чуть-чуть выплеснул эмоции. Может, он перегнул, но ничего близкого на раскаяние Светло не ощущает, докуривает со спокойной душой и откидывает окурок в сторону двухэтажного чудища. Ибо нехуй такие помойки за такие деньги предлагать.
А окончательно все сомнения в собственной правоте растворяются, когда Рудбой отбрасывает свою сигарету и вдруг шагает ближе. Он обнимает Ваню так неожиданно, но так правильно, что дышать становится сложно. Светло не говорит ничего в ответ на его тихое “спасибо”, только кивает чуть-чуть и обнимает тоже. И озябшие руки сует Рудбою под куртку, потому что внезапные и неудобные влюбленности – это конечно нестареющая классика, все дела, но любовь к комфорту и обаятельную наглость Ванечки Светло пока еще никто не отменял.

tbc

маааамочик ! даблванщик, спасибо родненький, мне кажется, нам всем нужно больше любви после стеклянных разгонов, переездов этих) Какой же Ванечка здесь шикаааарррный. И тема статьи прям огнище)

КАК ХОРОШО-ТО!!!!
магия какая-то, как ты это все делаешь,а? не понимаю. в Ванечкиной шкуре прямо побывал.
спасибо, милый!

какиииииие они! какой Ванечка недогадливый, оказывается, я думала он уже все давно прознал)))
"просто будь рядом" прямо в сердечко. как я люблю все эти моменты неиллюзорной поддержки, очень тепло становится
спасибо, дорогой!

Котеньки, у меня вдруг сработали лапки, и кусок первого ката потерялся, самое начало, пару абзацев)
простите, все поправила уже

маааамочик ! даблванщик, спасибо родненький, мне кажется, нам всем нужно больше любви после стеклянных разгонов, переездов этих) Какой же Ванечка здесь шикаааарррный. И тема статьи прям огнище)
Ящик щенят никогда не повредит!

КАК ХОРОШО-ТО!!!!
магия какая-то, как ты это все делаешь,а? не понимаю. в Ванечкиной шкуре прямо побывал.
спасибо, милый!
И тебе, анончик

какиииииие они! какой Ванечка недогадливый, оказывается, я думала он уже все давно прознал)))
Не Равенкло! что ж поделать)
мырмырмыр!

Какая теплота и милота, божежмой) какие они хорошие, а) спасибо за текст, он как мягкое одеялко, так нужное этой зимой.
И любовь такая верибельная и правильная, когда читаешь - сам как будто немного влюблён. Мурчу

даблваньщик, спасиииибоооо
как же тепло и приятно
самые лучшие коты <3

немного вольный в плане настроения арт к эпилогу тоски. мне неспокойно)

этому не нашлось места на картинке, но
возьми меня за руку
держи крепче под тяжестью облаков
дома стонут - ещё один шаг вперёд
чтоб жить вечно
возьми меня за руку

запоздалое огромное-огрмоное спасибо авторам и бете!
отдельная просьба тем, кто отсюда носит в дежурку арты, этот не носить. я ебала чувствительная ромашка и сама знаю, кто у меня и насколько на себя не похож

немного вольный в плане настроения арт к эпилогу тоски. мне неспокойно)
какая же красота невероятная, анончик! какие замечательные, спокойные и красивые Вани
замечательная иллюстрация и сама по себе работа прекрасная, любви и серцец теба

Картинкоанон опять прибежал с мороза, а тут столько прекрасного, господи.
Разгонщики-стекольщики, очень больно, хорошо и в настроение - так хотелось стекла в последние дни, и тут так додали

а я принёс свежего стекла которое написал вотпрямща
Анончик, в твоем стекле офигенно все, но финал - это отдельная стекольная заноза в моем сердечке. Спасибо тебе от любителя похрустеть

как Ванечка на первый стрим Рудбой ходил.гиф
вот это я называю качественным подкатом
ААААААААААА Ору в ночи раненой чайкой

Даблваньщик, милый, если бы ты знал, как твои истории согревают меня этой зимой. И это правда какая-то магия вне Хогвартса) Каждый раз заново влюбляюсь в твоих чудесных и таких живых персонажей, каждый раз восхищаюсь способностью создавать такие сюжеты и вплетать в них моменты из реальной жизни Вань и не только. Спасибо тебе за всё-всё-всё написанное и за этот чудо-бар, конечно Поднимаю бокал глинтвейна за твое здоровье
P.S. Тема статьи богична - точно знаю, чем будет занят мой мозг следующие несколько дней)

немного вольный в плане настроения арт к эпилогу тоски. мне неспокойно)
Ай, какой успокаивающий арт получился, какие умиротворенные Вани По-моему, ты настроение очень верно передал.

А еще я таки принес вам картинкотрип. Он странноватый и несуразный, в нем много стекла, но мне очень хотелось его сделать. Маленькое пояснение: анон давно и люто любит группу "Tequiajazzz", и костячок трипа (стекольный, да) составлен из их песен. Сюжет, как обычно, как бы есть (или мне хочется так думать), но можно просто полюбоваться на красивых Вань в промышленном количестве (я серьезно сейчас, там полторы сотни картинок) и послушать чудную музыку - я, в общем-то, из-за этого все и затеял. Извините за повторяющиеся фотки - так вышло. Итак, наш надежды маленький оркестр начинает свой ночной концерт.
А, да, сюжет...Вани здесь познакомились на стриме - все по канону. Продолжили знакомство, но неудачно: расстались, ударились во все тяжкие, потом Ванечка уехал. Основная часть трипа заканчивается его возвращением в Петерург.

1.
Мне, как человеку стекла,
Больно слушать песни витрин.
Одеяло - милая мгла
Мне, как человеку гардин.
Мне, как человеку Луны,
Трудно удержаться от снов,
Но эти реки слишком длинны
Мне, как человеку мостов.

<...> Мне, как человеку зеркал,
Верится, что он - это я.
Но братом он мне так и не стал -
Мне, как человеку огня.
Мне, как человеку воды,
Просто опускаться до дна,
Но не нужен там поводырь
Мне, как полубогу вина.

* - "Двойники"

2.
Фиолетово всё, и рассвет недалек.
Это будет урок натуральной истории!
Опечатана дверь, и повешен замок.
Я узнал всё, что мог, у Фортуны и Глории.
Я – веселый матрос Across Universe.
И, конечно, вопрос:
Сколько миль до ближайшей галактики?
Заводной апельсин, электрический пес
Меня за ночь зубами пронес от теории к практике.

Как-то так, мои приятели,
Столько книг перелопатил – а всё никакой.
Сколько бы ни акробатил,
Но как-то так я всё растратил
Своею рукой.
Все медали мира ради
Одной счастливой песни по радио.

* "Tequiajazzz" - "Радио"

3.
И пусть время так любит течь -
Нам не стоит его беречь.
Речь о том, что вся игра не стоит свеч.
Свет в твоем окне, и значит, нам не лечь.

<...> И пусть сделан неловкий шаг,
Пусть выглядит всё не так -
Флаг на рее и наполнен бензобак.
Так - жизнь, пока не кончится табак.

* "Tequiajazzz" - "Два луча"

4.
Такой же, как и я,
Идет, не глядя на тротуар,
А вместо солнца там тысячи фар,
И это wild, wild side.

Такой же, как и я,
Осенним небом доволен вполне.
Всем это странно, но только не мне,
Ведь это wild, wild side.

"Дожди в Ленинграде" - сказало нам радио,
Нужно расслабиться, медленно падая
Бархатным пеплом на стол, где полно стекла...


* "Tequiajazzz" - "Такая же, как и я" (я снова нагло сменил пол героям песни)

5.
Я белую пену из моря на берег вынесу.
Тебе за измену ставлю пятерку с минусом,
Себе за растрату любовь присуждаю новую -
Воюйте, солдаты, летайте, огни багровые.

<...> Все великолепно - мы разным бельем обернуты,
Я выгляжу пеплом,
Ты - следом Янтарной комнаты,
Какая удача: ничто не забыто важное.
Полжизни на сдачу,
Но каждую ночь по-прежнему плачешь...

* "Tequiajazzz" - "Смыты дождями"

6.
В час, когда жуки переходят дорогу,
Сытые звери вползают в берлогу
И каждый, кто голоден, рыщет по городу снов,
Городу статуй и городу сетей,
Ментов, людоедов, коробок и клетей,
Машин, небоскребов, быков, педерастов, блядей,
Слушай сюда:
Я не боюсь видеть, как ты имитируешь грусть.
Всю эту дрянь знаю я наизусть.
Я никогда не вернусь.

Корка от крови и порки,
Талмуды от корки до корки,
От чуда до чуда, где пара на пару
И тройка на тройку бубён.
Щупая пульс, кто-то молча вздохнет
И, в сторону сплюнув, в стакан бросит лед.
И глядя в экран, кто-то скажет, что я идиот.
Слушай сюда:
Я не боюсь текстов, что ты мне твердишь наизусть.
Хлопает дверь, ухожу, тороплюсь.
Я никогда не вернусь.

* "Tequiajazzz" - "Никогда не вернусь"

7.
Скажите, ветры лестниц,
В какую дверь вчера я ночью вошел?
Зачем я постучался,
Зачем открыли мне, зачем я вошел?
Какие были люди,
О чем они шептались там, за столом,
И кто из них остался,
Во сколько свет погас потом?

Скажите, ветры лестниц,
В какую дверь я завтра ночью войду?
Узор каких обоев
Похмельным утром рядом где-то найду?
И, сразу убегая,
Чей номер запишу на скомканных полях,
Не допивая чая,
Пообещав: "Зайду на днях..."?

Скажите, ветры лестниц,
О чем поют там ваши братья в лесах?
Зачем, гремя ступенями
Путать ночь и день, менять адреса?
По трубам завывая,
Откройте тайну: что имели в виду?

Скажите, ветры лестниц,
В какие двери я завтра ночью войду?
Скажите, ветры лестниц,
В какие двери я завтра ночью войду?

* "Tequiajazzz" - "Ветры лестниц"

8.
Навык: в молоко – ложка меда
И – набок.
Напоследок – пара закладок.
Красный чай несвеж и несладок,
Стрелки у пяти, а пока...
Пока.

Мили.
Миллионы медленных лилий,
Слезы этих телефонных линий,
Взгляд из темноты темно-синий,
Звук издалека…

<...> Знаешь, ничего уже не поправишь.
В телефонную книгу добавишь,
Позвонишь и, быть может, узнаешь
Голос этот издалека…
Пока.

После третьего звонка,
После грома в тишине
Ты расскажешь облакам
Все, что знаешь обо мне.
Я от пачки сигарет и рисунка на окне
Передам тебе привет,
Мальчик, плачущий во сне.

* "Tequiajazzz" - "Миллионы медленных лилий"

9.
Вроде бы все сказал,
Стоя тогда на тех ступенях...
Сто городов назад, где сотни других имен.

В парк укатил вагон,
Кнопку звонка нажать не смею,
Ибо бессилен он.
Либо еще глоток...

<...> Просто купить билет,
Снова сойти на этот берег.
Слева - опять зима,
Справа - уже рассвет...

* "Tequiajazzz" - "Америки"

Следующая остановка - распутье. Оставляю за вами право выбора.

Те, кто хочет продолжения стекла, получат самую неоднородную из трех концовок - песню группы "Lumen" и - внезапно - стихотворение. Потому что могу.
Остываю – ночным шоссе у твоих ног.
Остаюсь – в колыбели памяти: покачай!
Ухожу – полуночной баржей, водой в песок.
Улыбаюсь – коричной родинкой у плеча.

<...> Успокоится – то, алое, под ребром,
Будет утро ранним, а день недели – среда.
И, как ржавчиной, покроется серебром
Пьяный маятник – от "вечно" до "никогда".

* Алиса Апрелева


Никто не знает о том, как нас швыряло
Из солнечного города в осенние дожди чужого края.
Потерянного рая сады нас так манили,
И мы ходили их искать...

Откуда знать нам, дуракам,
Что счастье вечно было там,
Откуда мы с тобою так спешили.

Откуда знать нам, дуракам,
Что счастье вечно было там,
Откуда мы с тобою уходили...

* "Lumen" - "Никто не знает"