463Рудбой пьяный и веселый. Посылает всех нахуй и заливисто смеется, раздает респекты, а потом бьет пятюни небрежно, как Гриша лапкой. Рудбой похож на котика. Наглого и залюбленного. Ваня залипает.
В последнее время Ваня вообще часто залипает, так глубоко, что даже не сразу отвечает, когда его зовут, потому что Рудбой – гребанный омут. Омут полный самого противоречивого наполнения: он дерзкий и грубый, а в следующую минуту ранимый и задумчивый. Он бывает удивительно ласковым, но лишь затем, чтобы очередной шуткой уколоть посильнее. Ваня увяз в нем, так, что поверхности и не видно.
Они начали разыгрывать парочку случайно, чисто ради случайного стрима из семнашки, чтобы порофлить, а потом Масквин тупо взял их на слабо. Смогут ли они заставить всех поверить? Смогут конечно! Хуйня вопрос! Вот только Ваня заигрался и поверил сам.
Поверил, что все прикосновения, случайные взгляды, слова – это не просто сценарий. Поверил, что тот смазанный, почти невесомый поцелуй в скулу – настоящий. Поверил, что за всем этим фарсом есть хотя бы крупица искреннего расположения.
Поверил и мучился, потому что Рудбой, кажется, не о чем таком не думал. Смеялся заливисто. Посылал всех нахуй. Потягивал виски с колой и был собой. Самым лучшим.
Ваня вышел на воздух. Покурить – предлог, а правда… Правда кислая на вкус: он просто не может быть рядом с Ваней и не касаться его, не говорить с ним, не быть…
– Ванечка, – в голосе Рудбоя нет нежности, зато сарказма – до тошноты.
Закуривает, тянет дым, выдыхает. Такой классный, чувственный, охуенный.
– Ванечка, – смотрит, будто дыру прожигает. Забавляется.
Ближе подходит, ведет бедрами, касается. От него пахнет алкоголем, сигаретами и каким-то выебистым парфюмом.
– Ва-неч-ка, – по слогам.
Ваня держит лицо. И там привычное скучающее равнодушие. Поднимает бровь. Усмехается.
– Все верят, – Рудбой чуть склоняет голову. – Мне сегодня чуть ебало не набили. Прикинь?! Сказали, что я пидор.
Хихикает глупо, но улыбка его, как маленькое солнце разрывает сумрак питерской ночи.
– Верят, Ванечка. Даже Мирон верит. А ты нет.
Совсем близко. Выдыхает последний дым в небо, отбрасывает окурок щелчком пальца.
– Я же знаю правду, – Ваня пожимает плечами. Ваня ведет костяшками пальцев по чужой груди. Ваня едва дышит.
– Ванечка ду-ра-чок.
Притирается еще ближе. Касается всем телом. Склоняется к самому уху.
– Трахни меня, – шепчет горячо, уверенно. Не отстраняется. Опаляет дыханием. – Ванечка… – почти стонет. Такой мягкий, такой нежный грубый мальчик.
Ваня слегка отодвигает его рукой. Ваня держит его плечо и смотрит в глаза. Ваня достает из кармана телефон и вызывает такси. Ваня уговаривает себя, что Рудбой пьян.
Первые тяжелые капли стучат в окна. Серые тучи зависли над городам, обещая, что останутся надолго. В мутной утренней дымке Ваня смотрит на Рудбоя, и тот чуть улыбается самыми уголками губ. Ведет рукой по его щеке, обводит большим пальцем линию губ.
– Я все еще хочу, чтобы ты меня выебал, – жмурится довольно. Зарывается носом в подушку, смотрит из-под ресниц.
Если Рудбой, темный глубокий омут, то Ваня, кажется, водяной, иначе почему еще ему так хорошо?
арррр, на грани замирающего сердца и какой-то горячей перчинки, мррр, не могу